Даже птица в клетке, поумнев, пытается открыть её клювом (с)
1-13. Куренай/Хината. АУ. Куренай - учительница Хинаты. По какой-то причине они вынуждены бежать вместе и скрываться от властей.
— Я хочу увидеть море, — сказала Хината.
Куренай ничего не ответила — она была за рулем. Уже вторые сутки; граница неблизко. И до моря — еще дальше.
Куренай хотелось курить. Немыслимо, невыносимо — дурная привычка, от которой ее безрезультатно пытался отучить Асума. Впрочем, пытался он недолго: Куренай не так-то просто было разубедить. Это и называлось — твердость характера. Или ослиное упрямство, зависит от того, с какой стороны смотреть.
В твердости-упрямстве Куренай была сильна.
А еще ей не было равных, если требовалось пустить кому-нибудь пыль в глаза. Преподавательница литературы в престижном женском колледже, Куренай не собиралась останавливаться на достигнутом.
Диссертация, творческая карьера: Куренай была перспективным ученым и многообещающей молодой писательницей.
Все — пыль. Ничто. Иллюзия.
Правда — вот. Сидит рядом, на кожаном сиденье, и говорит про море.
До встречи с Хинатой Куренай жила, сама не зная, зачем, покоряла новые вершины — неизвестно чего ради, выдумывала себе новые цели и уверенно шла к ним: не останавливаться. Не задумываться о смысле.
Но однажды Куренай встретила свой смысл, и тогда все изменилось.
***
Не сказать, чтобы Куренай нравились девушки. Тем более — младше ее на десять лет. Тем более — ученицы.
В юности она однажды переспала с бедовой Анко, но развивать отношения не пожелала. У них все равно ничего бы не получилось, слишком разные жизненные ценности.
Дело было не в сексуальных предпочтениях Куренай и даже не в Хинате.
В том, как сама Куренай чувствовала себя с ней рядом.
Рядом с другими людьми — или наедине с собой — она не жила.
Говорят, для счастья нужно три составляющих: материальная устроенность, духовные интересы и понимающий человек рядом.
До знакомства с Хинатой Куренай полагала, что последнее — что-то из области фантастики. Работа может быть любой, интересы могут меняться, всегда найдется что-то увлекательное и новое. Люди же — незнакомцы, пусть Куренай кажется кому-то из них привлекательной, пусть кто-то восхищается ее умом, а кто-то — талантом. Она знает, что скрывается под этим: желание подчинить себе, зависть, желание унизить, обесценить, низвести до нуля, разложить ее существование по полочкам и высчитать, сколько общественной — или личной, для кого-то одного — пользы она приносит.
С Асумой все было именно так: он счел ее подходящей ему по одному ему ведомым параметрам, выбрал, будто куклу на витрине. «Купил». И Куренай не стала сопротивляться, послушав чужие слова о простом женском счастье. Все было просто замечательно, разве нет?
При этом она чувствовала ужасающую пустоту, дисгармонию, и могла обманывать себя сколько угодно, будто лишь эта пустота помогает ей двигаться дальше.
В один прекрасный момент все должно было треснуть и развалиться на куски, потому что чужие мечты имели мало общего с ее собственными. Идеальная с чьей-то точки зрения жизнь не устраивала Куренай, а как изменить ее, она не знала.
До тех пор, пока не повстречала Хинату. На занятии по японской поэзии она процитировала Сайгё, танка про боль и весну — а потом Куренай увидела Хинату, свою ученицу, на тренировке по иайдо. Сама Куренай ходила на иайдо достаточно давно, практикуя «мгновенный удар мечом из ножен» не иначе как из прихоти. Ее статус предполагал увлечение каким-либо видом спорта, все вокруг говорили о спорте и здоровом образе жизни, сколько Куренай себя помнила, и она выбрала иайдо как самый приемлемый для себя вариант. Подруги находили это оригинальным, необычным, а за спиной кривились — ей лишь бы выпендриться.
Куренай не видела этого сама, но могла сказать совершенно точно.
Хината отличалась от людей, которых она знала, как прекрасная гейша-убийца из прошлого отличается от ухоженных фотомоделей на каком-нибудь элитном конкурсе красоты.
Было в ней что-то неуловимо печальное; до поэзии про боль и тренировки иайдо Куренай не обращала на это внимания. Хината казалась ей неприметной, несколько запуганной ученицей, не отличающейся ни одним выдающимся качеством. Так, бывает, ведут себя дети гиперзаботливых родителей — они не привыкли решать сами, поэтому ни с чем не могут справиться самостоятельно, не могут даже сказать, что им больше по нраву — кофе или чай, заглянут сначала в лицо того, кто решает.
Из таких девушек получаются хорошие жены, а было ли в них еще что-то — какая разница. Оно все равно давно умерло, задушенное, погребенное под тяжелыми камнями «надо» и «должна».
Но, если оно действительно умерло, — почему Хината тогда кажется такой печальной?
Куренай задержалась после тренировки, пришла в раздевалку поздно. Думала, там уже никого не будет, но ошиблась — Хината как раз переодевалась, и синяки на ее теле говорили сами за себя.
Запоздало Куренай вспомнила, что знала о своей ученице.
Родители Хинаты погибли. Ее растил старший брат.
***
— Мне идет? — спросила Хината. Куренай бросила на нее быстрый взгляд: алая помада на губах. Ее, Куренай. Наверное, вытащила из бардачка и накрасилась.
— Непривычно, — заметила Куренай.
— У вас с этой помадой губы совсем черные. А у меня — нет, — Хината сосредоточенно нахмурилась. В такие моменты она напоминала ребенка, и сердце тревожно сжалось: потребность защищать. Материнский инстинкт, физиология. Что, если дело в этом? Стать для Хинаты как мать, которой она никогда не знала...
Нет. Не так, как мать. Иначе. Так же тепло, так же близко, но — иначе.
В тот, первый, раз она заговорила с Хинатой тоже не из материнских чувств, и потребность защитить ее была чем-то большим, чем физиологической реакцией.
А Хината ответила ей неожиданно прямо, с улыбкой. Так, будто бы ждала вопроса.
Хотела ли она и в самом деле что-то изменить? Или просто поплыла по течению, поддавшись желанию Куренай защитить ее так же слепо, как раньше подчинялась извращенным желаниям своего старшего брата?
Но нет же. Она только что говорила про море, и это было ее желание — не Куренай.
Почему она выбрала Куренай? Среди многих, кто наверняка мог бы протянуть ей руку помощи? Чем она руководствовалась?
Куренай не знала ничего, кроме того, что ей безумно хочется быть с Хинатой рядом. Так у мира появлялся смысл — и все равно, ждало ли что-то впереди. Может, это и была отличительная особенность смысла, то, в чем заключалась разница между ним и рутинным существованием, между существованием и жизнью: жизнь, исполненная смысла, — всего лишь миг. Но только ради этого мига стоит бороться.
— Хината, зачем? — вопрос сорвался с губ быстрее, чем Куренай успела его остановить.
Хината посмотрела на нее очень внимательно, будто и вправду поняла — не исключено, что так оно и было.
Потом улыбнулась:
— Не знаю.
***
Асуме не нравилось, что Хината практически поселилась у Куренай.
Старшему брату Хинаты это не нравилось тем более: в конце концов он пришел в колледж специально чтобы поговорить с Куренай, даже от работы оторвался по такому случаю. А ведь Хината рассказывала, он редко бывает дома.
В такие дни она старалась не выходить из своей комнаты, чтобы не привлечь его внимание. Эта уловка почти никогда не срабатывала.
— Почему ты не ушла от него раньше? Никому не рассказала? — Куренай знала, что не должна об этом спрашивать, но удержаться не могла. — Ты ведь уже взрослая, ты...
— Я сама по себе ничего не стою, — тихо отозвалась Хината. — Ничего из себя не представляю. Я никому, кроме него, не нужна. Даже еду по телефону заказать не могу — боюсь. Все люди будут относиться ко мне так, как он. Хуже, чем он — потому что я ему дорога, по крайней мере, а для них ничего не значу.
— Это он тебе внушил? — у Куренай просто слов не было.
— Это правда.
— Если так, почему ты согласилась жить у меня?
— Вы... другая. Не такая, как все, — коротко сказала Хината. — Тоже любите Сайгё и иайдо. Я поняла сразу. Он, — добавила, поразмыслив, — не хотел, чтобы я занималась иайдо. Говорил, я совсем не спортивная. Ему было бы спокойнее, встречай я его дома... если бы я никогда из дома не выходила.
Откровенность Хинаты резала по живому, и тогда Куренай поняла: эта девушка видит в ней свою последнюю надежду.
Брат Хинаты был достаточно состоятельным человеком, любое противостояние с ним наверняка закончилось бы для Куренай поражением. А ведь у нее, казалось, было столько всего, чем не стоило рисковать.
Вот только внезапно Куренай поняла: это все ничего не стоит. Не по сравнению с Хинатой.
Ни разу за свою взвешенную и расписанную по годам жизнь Куренай не испытывала склонности к самопожертвованию — может, потому, что люди рядом всегда казались ей незнакомцами.
Но не Хината.
Когда ее брат явился в колледж и спросил, почему его сестра после занятий отправляется не домой, а к преподавательнице, Куренай сказала:
— Хината отстает по литературе. Я занимаюсь с ней дополнительно.
Они не пришли к компромиссу — брат Хинаты ушел, хлопнув дверью, и пообещал, что еще вернется.
Это не могло закончиться ничем хорошим — Куренай следовало бы знать. В юности она знала совершенно точно — магическая сила слова «надо» превозмогла робкое подобие чувств, которые она, возможно, питала к Анко, но которым не дала волю.
Но сейчас она повзрослела, и чужие убеждения потеряли над ней власть.
Куренай смотрела на него — и видела чужого человека. Между ними не было такой связи, как между ней и Хинатой, они не понимали друг друга без слов. Куренай курила, Асума пытался отучить ее от вредной привычки — и от привычек других, не менее вредных, по его мнению: так ушивают костюм, не сидящий по фигуре.
Потому, наверное, и хотелось так защитить Хинату: в ней Куренай увидела менее удачливую версию себя самой.
Общество умеет быть благодарным. Если ты позволишь сломать себя раз, и еще, и еще раз, ты можешь получить желаемое.
Но не потеряет ли оно ценность? И не потеряешь ли ценность ты сама?
Куренай была писательницей. Она знала: грош цена тому писателю, который сознательно громоздит один лживый идеал на другой, лишь бы быть принятым. Приспособиться.
Такой писатель теряет себя.
Куренай больше не хотела лгать.
Поэтому она ушла от Асумы, не сказав ни слова, и это был ее ответ.
Еще несколько дней спустя брат Хинаты заявился к ней домой. Он убедил Куренай открыть ему ровным голосом, без угроз — просто поговорит с Хинатой и уйдет. Куренай бросила взгляд на Хинату. Та, поколебавшись, кивнула.
Не следовало ее слушать.
Куренай открыла дверь — и первый же удар отшвырнул ее к стене. Боль была злой и неожиданной: Куренай скорчилась на полу, пытаясь вдохнуть. В падении она что-то сшибла... ах да. Стойка с мечом. Она выбрала его себе вскоре после того, как начала упражняться в иайдо.
Хината кричала. Кажется, брат пытался увести ее против воли, а она не соглашалась, и он, устав убеждать, с размаху приложил ее затылком о стену. Послышался жуткий звук, и у Куренай помутилось в глазах.
Ей казалось, она движется очень медленно. Невыносимо. Она не до конца понимала, что делает, все было как в тумане, но вместе с этим прекрасно отдавала себе отчет в каждом малейшем действии. Все вдруг стало ясным до боли, той самой, которая все еще мешала вдохнуть.
Это, наверное, есть в каждом. Просто в мире, где люди покупают друг друга, оно проявляется значительно реже. Возможно, к лучшему.
В конце концов, цивилизация была придумана именно для этого — ограничивать. Обеспечить человеку сравнительную безопасность, в обмен отняв у него самоуважение. Отдалить его от животных.
А животные не терпят посягательств на свою территорию.
Сжимая меч, Куренай подошла к брату Хинаты со спины. Она ничего не стала говорить ему, не стала упрашивать, чтобы он прекратил, отпустил, не делал этого. Он хорошо дрался — Хината упоминала, какой-то чемпион. И бил сестру далеко не в первый раз.
Не только бил.
Поэтому Куренай не стала с ним разговаривать. Он забыл о ней — и прекрасно, не замечает ее — вообще великолепно.
Тело совершило привычные движения будто само по себе: прием иайдо — и брат Хинаты вскрикнул, не так от боли, как от изумления, а потом упал.
— Уходим. Быстро! — сказала Куренай.
Хината смотрела на нее широко раскрытыми глазами.
***
— Смотрите! — Хината засмеялась, глядя в боковое окно. — Почти как море.
Это было не море, а озеро, но Хинате, похоже, хватило и этого. Она казалась счастливой.
Куренай смотрела не на озеро — в зеркало заднего вида.
Их догоняли. Полиция. Несколько машин. Мигалки.
И наверняка — брат Хинаты. Из утренних новостей по радиоприемнику Куренай узнала, что он особенно не пострадал. Она не убила его.
Зря.
Куренай была уверена, что накопленных ею денег хватит с лихвой, чтобы пересечь границу и залечь на дно. Она надеялась, что их хватятся не сразу.
Но не всем надеждам суждено сбыться.
— Мы слишком далеко зашли, — сказала Куренай задумчиво. — Разве нет?
Хината глядела на нее с безмятежной улыбкой.
— Я не хочу... без вас, — сказала она потом. Первой сжала руку Куренай. — Пускай это и не море.
«Я буду последним барьером на пути тех, кто пожелает тебе зла, Хината; я приму все. Я защищу тебя — во что бы то ни стало».
Куренай согласно кивнула — и крутанула руль.